Начать с того, что я за день ни разу не сел в машину. Не удивительно, если б я оставался дома. Но предстояло переехать из одного ближнего Подмосковья в другое. И сделал я это не за рулём, не на Юбере, не за спиной водителя, а автобусом, метро, электричкой. И обратно — электричкой, метро, автобусом. Плюс ещё пешком.
Я узнал много нового. Билет на автобус стоил странную цену — 54 рубля. За него можно было заплатить карточкой, а можно — наличными. В автобусах опять есть кондукторы. Они бывают совершенно обыкновенные (туда) и необыкновенные (обратно). Хотя… Может, вы и поправите меня, когда я вам расскажу про необыкновенного кондуктора. Я сделаю это в финале. Может, вы скажете, что это обыкновенный по нынешним временам кондуктор. Тогда ешё интереснее и лучше. Но погодим чуток.
День был выходной, народу, понятно, было мало. На метро меня провезла жена. Она прикладывала к желтому кружку турникета проездной на сколько-то поездок. Таким образом я съел у неё две поездки. А вот по обычному билету может пройти только один человек. Если это снова ты (пулей выскочил на поверхность на следующей остановке, купил цветы, хочешь обратно) пришлось бы ждать минут десять. Так он запрограммирован. Потому что иначе по одному билету проходило бы слишком много желающих, передавая его друг другу поверх турникетов. А надсмотрщик, сидящий в будке, вынужден был бы их гонять, а так он беседует с пассажирами, которые у него что-то уточняют. Когда-то в метро действовал (и вполне справлялся) великий уравнитель — пятачок. А студенты проникали внутрь гусеницей — плотно прижимаясь друг к другу по трое-пятеро, чтоб лучу фотоэлемента негде было проскользнуть. Но всё это в прошлом.
Вагон метро, оказывается, выполняет теперь роль класса. Потому что больше за такие скромные деньги человеку у нас получить образование негде. Зато в метро уж постарались: тут тебе и изречения великих, и знаменательные даты, и портрет Марины Цветаевой, и Михаила Боткина, и фотографии вулканов Камчатки, которые космонавт Федор Юрчихин сделал с орбиты. Даже цитата из постановления ХХI съезда КПСС, сообщавшая об историческом выходе в космос искусственной планеты — я уж и не помню, какой спутник по счёту был удостоен тогда такой формулировки, видимо, обитаемый, с Лайкой.
В метро тихо — колёса почти не стучат, на табло бежит строка, оповещающая, что в вагоне 22 градуса по Цельсию. Всю дорогу я простоял плечом к плечу с молодой женщиной в купальнике. Она была воспроизведена на стенке в уголочке. Это был фрагмент картины художника Дмитрия Жилинского «Семья», и если бы картина была воспроизведена полностью, то я всё время сталкивался бы с настороженным взглядом мужа, крепкого мужчины, наполовину высунувшегося из воды, но ни мужа, ни детей на стену вагона не поместили.
«У моря. Семья», 1964 год.
Я прочитал на двери с толком написанную биографию художника, умело сочетавшего классику с современностью, а подняв глаза повыше обнаружил и грустные строки Цветаевой:
Высыхали в небе изумрудном
Капли звезд, и пели петухи…
Это было в доме старом, доме чудном…
Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном,
Превратившийся теперь в стихи.
Я клянусь вам, что читал их впервые в жизни, а если нет, то, выходит, забыл? Но как я мог забыть такое — «высыхали капли звёзд»? Словом, спасибо, метрополитен-просветитель. Я, конечно, понимаю, что в час пик утыкаться носом в подмышку женщине в купальнике не так приятно, а стихи про пение петухов в утренней Москве могут восприниматься троллингом, но в целом это всё огромный шаг вперед к очеловечиваю той огромной, душной пасти, которая скоро уж век глотает и выплёвывает миллионы москвичей.
Да, чуть не забыл: когда двери уже собирались закрываться, на табло вверху появился любопытный слонёнок, которому защемило хобот. Воспринял, как персональную уважуху.
Потом мы пересели на электричку. Это была абсолютно знакомая мне с советских времён электричка, только чистая и без явных следов вандализма. Её достопримечательностью были торговцы, певцы и распространители литературы. Иногда складывалось впечатление, что это один и тот же человек, который как Аркадий Райкин, быстро менял в тамбуре маску и — р-раз — он уже поёт хорошую песню вам в дорогу «Выйду ночью в поле с конём». А ведь только что собирал на лечение мальчика из Челябинска, который болен недугом имени человека с непроизносимой фамилией — в её третьей, тяжелейшей степени. Правда, забегая вперед, скажу, что сборщик приходил к нам дважды за путешествие — и за какие-нибудь пять часов мальчику из Челябинска стало ещё хуже: видимо, оттуда телеграфировали, что степень стала пятой, не останавливаясь на четвёртой.
Распространитель журнала «За нас и за спецназ!» в былинном духе говорил в вагоне совершенно, на мой взгляд, справедливый вещи: «Вот вы, соотечественники, едете под делам, а враги России-матушки не дремлют. Они не дремлют и в этот, наш с вами праздничный день. А потому единственный журнал, в котором вы сможете прочитать, как настоящие патриоты борются с врагами и какие козни строят враги, продаётся сегодня на десять рублей дешевле — четыреста девяносто рублей». «Так он у тебя вчера четыреста пятьдесят стоил», — заметил старожил электрички, седой мужчина в пуховике, сидевшем на нём, как ватник. Распространитель испарился — и из соседнего вагона послышалось: «Хорошей песни вам в дорогу — «Выйду ночью в поле с конём».
«Вот чертила», — резюмировал седой. И уже был готов поделиться информацией об услужливых сборщиках элекроподатей, как у него зазвонил телефон. «Да, приветствую, Маргарита Петровна. Да… Нет… Погодите, я вот что вам скажу: делать мы будем двадцать сантиметров. Да, вы хозяйка, ваше мнение — оно и есть ваше, но пятнадцать — это прошлый век, Маргарита Петровна. Это, Маргарита Петровна, отстой. Я тут, не скрою, делал ремонт у серьёзных людей. Три раза косяки перекрашивали — не могли попасть хозяйке в тон. Так мы брали дуб, сами фрезеровали, и она строго наказала — двадцать сантиметров. Строго по дизайну. Да… Нет… Стоить будет столько же, но это будет вид! Да… Да… По рукам! И с праздником вас, Маргарита Петровна. Нет, сегодня не заеду. Сын приехал. Завтра легко. Да с чем, с чем… С капустой! Однолюб, Маргарита Петровна. Ну, до завтра».
А тут и наша остановка. Выходить. А то бы я много бы ещё чего узнал.
Обратно ехали на почти пустой электричке образца «стандарт плюс», которая ничем не напоминала советскую и была точно комфортнее пригородного поезда Лондон — Виндзор с пересадкой в Слау. Нам оставался обратный путь на метро — теперь достался совершенно старинный вагон, несшийся по длинным перегонам багровой линии с привычным сердцу визгом и грохотом. Температура в салоне не была обнародована. Грохот и визг клонили в сон. Пассажиры не сопротивлялись — да и время было позднее, около одиннадцати.
Оставался автобус — последний в этот праздничный день, который шел как раз, куда нам надо. Жена пошла смотреть расписание. Я засомневался по-старинке: что у нас по расписанию-то ходит и кто живёт? Ан нет! Автобус пришел секунда в секунду. В него забрались пятеро молодцеватых учащихся академии Министерства по чрезвычайным ситуациям, возвращавшихся из увольнения. Одного провожала пухленькая девушка-симпатюля, в лице которой было столько надежды и обожания, что хватило бы на пятерых, и четверо курсантов пятому завидовали.
Вошел молодой человек с айпадом, в длинном пальто с каракулевым воротником, с гребнем в волосах, серёжками, и в таких коротких ярко-красных брюках, что видны были его синеватые щиколотки, сразу без носков утопавшие в замшевых ботинках на шнуровке; казалось, мы снова на пересадке в Слау. Сомнения развеялись, когда вошли разбитные тётки, отметившие праздник — на них были гамаши, облегавшие сапоги — оказывается, так теперь носят. Крепкий парень, убеждавший кого-то пойти с ним завтра на «Салют-7». Бледненький мальчик — у него не оказалось денег на карте, которую он приложил к считывающему устройству. Кондукторша (я же обещал про неё рассказать), дама одетая теплее всех, самая усталая и самая доброжелательная, отвела его куда-то в корму, приговаривая «Ладно, ладно». Вошли уроженцы солнечной республики Средней Азии — беременная женщина и её муж с коляской, в которой очень хотело спать их закутанное, обожаемое, луноликое существо. Кондуктор оформила беременную на лучшие места, мужа пристроила с коляской на свободную площадку. И немножко поиграла с существом, оказавшейся милой раскосенькой девочкой с ранними серёжками. Все вокруг немедленно умилились, даже парень с гребнем в волосах. И серёжками.
И мы поехали. Минута в минуту. Тут слегка заел автомат, объявляющий «остановочные пункты» (эвон как, а раньше остановки были) и кондуктор стала объявлять их сама. У неё был такой правильный чуть акающий выговор, чистая «масква» и «булошная», что я тут же придумал ей биографию: была диктором на радио, что-то пошло не так, но настроение бодрое. Держится там. В смысле, тут.
Потом мы приехали и шли пешком до дома. Было очень тихо и не холодно. Если кто подумал, что мы только катались туда-сюда, то нет. В этот день мы ещё прекрасно посидели у хороших друзей. Просто это совсем другая история.
