Тут все ждут прямую линию с Владимиром Путиным, отмечая по ходу день рождения Александра Пушкина. Они, кстати, ведут серьёзную борьбу за звание «нашего всего», но это Путин ещё дзюдо не применял. У Дормидонт Народного всё в голове и смешалось, пытался, как умел, распутать — и вот что вышло.
Вошел курчавый, невысокий,
Пред ним, загульна и свята,
Россия. Скрепы, ширь, истоки,
Домишко нянин кособокий,
Дрожащий губер толстощёкий,
Бензин, растущий самотёком,
Донбассовы кровоподтёки
И виды Крымского моста.
Кто просит милости, кто злата,
А кто с Европой мировой,
Тут плачут, что мала зарплата,
А тут — что велика квартплата,
Тут оскорбляют депутата,
Тут вклад в Женеве опечатан,
А тут армяк сквозит, залатан;
Державин всё про нужник свой.
Тут Родионовна, собравшись
Уже совсем на пенсион,
Скользит и падает, узнавши,
Что для неё отложен он;
Читать ей сказки день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь.
О, сколько непорядку в царстве!
Там воровство, а страж не бдит,
Рожь без поливу не родит,
Не обихожен инвалид,
А богатей в офшор глядит,
Хотя и он теперь сердит,
Евгением «Ужо!» таит,
Грозится распрями элит
Замыслив низкое коварство…
И даже в РАН, где Кот учёный
Увенчан цепью золочёной,
Был прежде сыт и знаменит —
Там чудеса, там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит.
Тут плачет вуз, тут плачет школа,
Тут просят новогодних ёлок,
А тут, кляня свою судьбу,
Болгары просят вновь трубу.
В балете — перемена пола,
Одной ногой касаясь пола
И в духе радужных обнов
В Большом танцуют без штанов.
Он вышел, глянул. Всё умолкло.
Рванёт ли Русь? Иль всё без толку?
И начал, сдержан, мудр и крут,
«Во глубине сибирских руд…»
Не пропадёт, мол, скорбный труд.
Потом, «Я вас любил», конечно,
И про надежду, что беспечна.
Потом про Царское село,
И верите — а отлегло!
