Двести девяносто лет назад русский крестьянин-изобретатель Ефим Никонов написал прошение Петру Первому — начать разработку проекта военной подводной лодки. И царь откликнулся: на Адмиралтейской верфи было создано опытное производство. Дело было так.
Солнце вылезло из-под Невы. Петр Алексеевич потянулся, аж в спине хрустнуло, сбросил одеяло и включил компьютер. Камментов и писем набросали уйму. «Бью челом… не дают дьяки пекарню открыть…» Это после. «Боярские сынки, коих ты послал учиться в Швейцарию, Бурсалиев, Темлюк и Аримджанов, на кобылах скача вперегонки, сбросили в пропасть проезжавшего мимо часовщика Константина Вашерона, из-за чего поставка прехитрых механизмов для кунсткамеры…» Петра перекосило, угол рта задергался. «Потаенное судно…» А вот это интересно! «Бью челом… не дают дьяки ходу изобретению… а я, поддерживая идею модернизации… подводное потаенное судно… могущее поджечь хоть десять, хоть больше противных нам кораблей с под днища оных. А еще я удумал скафандр, который… в будущем… а так же и к Марсу. Ефимий Никонов, бондарь шестого разряда».
…- Кланяйся, клепка бочарная, — шептал сзади Апраксин, ведавший Адмиралтейским приказом, но Никонов стоял столбом: со страху переклинило.
Петр прохаживался мимо него. Читал выкатку с принтера, поглядывал, губу покусывал. Потом взял бондаря за щеку, притиснул лицо к своему.
— А шестнадцать пудов говяжьего сала зачем?
— Так это, доски пропитывать, — прошептал Ефимий.
— А три ящика «Хеннесси Парадайз»? Чего им пропитывать станете? Викторию отмечать рано.
— Так это не я, это господин Апраксин вписали. Говорят, на пре… на пре…
— На пре… на пре… — передразнил царь. — На презентацию, что ли?
Никонов кивнул и сглотнул.
— Ах вот что… Ну, это я после разберусь.
Апраксин тревожно и выжидающе молчал.
— «Для стягивания просмоленных досок потребно нанотрубок аршин сто или хоть восемьдесят…» Да ты знаешь, почем эти трубки? Нельзя дюралем? Никелем? У нас никеля и алюминия много.
Стоявшие удаленно хозяева сибирских плавильных заводов закивали и захлопали по карманам шуб в поисках авторучек.
— Что там дальше? «Для таковых целей создать многажды укрупненный Приказ по излаживанию, испытанию и внедрению потаенных судов («Роспотсуд»), путем совокупления в оном…» А вот это уж точно не ты, дурак, писал, — глаза Петра загорелись.
— Кто надоумил? Говори!
Но Никонов уже не слышал Государя. Как стоял — так и рухнул смоленой доской. Очнулся он оттого, что Апраксин вливал ему в рот что-то крепкое и шибко духовитое из фляжки.
— Повезло, очень смеялся батюшка твоему афронту. Велел все испрошенное выдать, окромя нанотрубок. И коньяк разрешил… Но уж если ты, обрубок, не изладишь потаенного судна — пеняй на себя. Я тебя сам под воду… без скафандра…
…Готовое судно стояло у воды, темнея смоленым бочком, сияя никелированными ободьями. Из рубки торчало усатое лицо испытателя, потомственного вилючинского водоходца. Поодаль стояли летописцы, записывали каждое слово. Царь приехал не один, а с Катей.
— А как назовем-то потаенное судно? — спросила она, оглядывая диковину. — Известное дело: как назовешь — так и поплывет.
— Может, «Булава»? — предположил знатный летописец Залитовкин.
— Нет, «Булавой» мы во славу российского воинства другое изделие назовем, — мечтательно сказал Петр. — Ну, Катенька, бери топор, руби канат.
Катя умело жахнула. Судно заскользило по стапелям и раздвинуло без плеска серую воду. Покачавшись под крики «ура» на малой невской волне, оно вдруг издало утробный звук и, не мешкая, затонуло. От удара о дно корпус лопнул. Водоходец едва успел вынырнуть.
Никонов привычно упал.
Петр постоял еще минуту в мертвой тишине. Потом сказал:
— Будете повторять, пока сия посудина не поплывет. Изобретателю позора и пытки не учинять.
Никонов разом очнулся.
— Батюшка, царь, отец… Все дело-то в нанотрубках, без них, вишь, синергия не происходит, будь она неладна. Дозволь допустить дополнительный бюджет…
— Слышь, как тебя там… Ефимий. — Царь склонился к самому уху мастера. — Ты понимаешь, их у нас пока что нету.
— Нету? — прошептал Никонов.
Царь кивнул. И добавил ласково:
— Давай пока никелем, а?
…Апраксин сидел за столом, анализировал происшедшее на Госассамблее. Левой рукой он прикладывал пятак к синяку на скуле. Правой кушал квашеную капусту. Никонов стоял, дрожа. Начальник достал из шкафчика штоф, налил коньяку в пузатый бокал, погрел в руке, подвинул в сторону Ефимия.
— В прежнее время я бы тебя, — медленно выговорил Апраксин изобретателю, словно жерновом смолол. — Я бы тебя… Чего она не плывет, проклятущая? Шестое испытание!
— Причина каждый раз иная, — прошептал изобретатель. — В этот раз комплектующая оказалась китайская… реплика… подсунули, ворюги. Больно, Федор Матвеевич? А я хотел спросить: чего это такое — реплика?
Апраксин обтер усы, посмотрел изобретателю в глаза: нет, не издевается. Просто не знает. И чокнулся с ним своим бокалом.
…Солнце падало в Неву. Петр Алексеевич устало подписывал указы. «За беспершпективностью пресечь денежное довольствие изобретателю Никонову Е., а прожекту потаенного судна боле ходу не давать…» Петр подумал и приписал от руки: «Никонова вернуть в бондари, на Астраханские верфи, не укорять и не пороть. От него еще много будет пользы. Модель последнего образца запереть в сарае, на утешение и урок потомкам».
Почти век спустя Фултон предложил Наполеону свой проект, сильно смахивающий на никоновский. Корсиканец ничего не понял. Первую военную лодку создали американцы. Вскоре и мы их догнали.
Обычное дело.
«Известия», 2010.
