Ну, да, да, нельзя поезд Сапсан использовать как источник мудрости. Знания жизни. Надо бродить в лаптях по моногородам, ночевать на дне, Сатин, подвинься. Ещё нельзя про таксистов. Тем не менее. Еду я на Сапсане. Напротив молодая женщина. Деловая. Села, скинула туфли, полосатые носки разные.
Ну, или гольфы, не ясно: она в брючках же. Разные, уверен, намеренно. Должен же быть прикол на безупречности. Почти без передышки говорит по телефону.
— Ты понимаешь, я очень боюсь, что Пётр не то. Он всё время оговаривается, что хотел бы сохранить и сайд-проджект. Он соглашается, он с уважением, но мы для него не станем делом жизни. Он считает, что у нас в Питере дела идут хорошо. А у нас в Питере дела идут так себе. У нас нет уверенного роста. Я ему рассказывала, как продвигать пылесосы в организации. Он кивал. Но на лице было написано, что развозка пиццы квадрокоптерами занимает его больше! Вась, я понимаю. Нет, ну… Ты смеёшься, а он провалит нам пылесосы, мы ж не распродадим этих монстров индивидуалам, они рассчитаны на гостиницы, офисы… Вась, я понимаю, что ты сам бы увлекся квадрокоптерами, но квадрокоптер пока нас не кормит. Я вообще подозреваю, что Пётр работает у нас только чтобы получать зарплату! В девять приехал, в семь шабаш — и к своим квадрокоптерам. Ладно, две недели я ему дала, а там посмотрим.
И так всю дорогу. Перерыв у неё случился, когда она смотрела, как я ем сэндвич с ветчиной, огурцами и сыром. На лице её изобразилось страдание. Думала она примерно следующее: о, Боже. Сидит дядька, вроде даже не из Кислоднищенска, в очках, а ест эту дрянь. И запивает газированной водой. А может, ей самой хотелось дряни с сыром, как в студенческие годы. А может и то, и другое.
— Лёля? Привет. Ты не смогла бы мне скинуть маникюршу свою на понедельник? Моя в Таиланде. Как её, Люся? Ага. Люся? Это от Лёли. У вас есть зазор на понедельник? Нет, это поздно. Шесть утра нормально. Теперь, а скажите, какой у вас лак? Нет, я понимаю, что любой. Производитель! Ах, вот как! А почему не Рубинштейн? Правда? Ладно… Я не знала. Нет, нет, мне всё очень просто, без выкрутасов. Спасибо.
— Артур? Ничего не случилось. Никто нигде не сдох. Я просто подумала… Нет, я не хочу вернуться, а ты не хочешь вернуть. Я подумала, а не поехать ли нам вместе к папе? Я тут посчитала, я не была у него три года. У меня в июле намечается два пустых дня, а у деда как раз день варенья… Ну, ладно, как при чем здесь ты? Ты же знаешь, как папа к тебе относится. Волноваться ему нельзя. Он думает, что мы ещё живём. Приедем, пожарим шашлык, сходите на пруд, поймаете карасиков. Да, я скажу, чтоб он не ставил Вертинского. Старику счастье, я расстанусь с тяжелым чувством вины, а ты… Ты займёшься любимым делом: творить добро. Ты будешь пить саперави и творить добро. Нет, вот это лишнее. Этого я не обещаю. Так, молчать. Пометь в календаре: 18 и 19 июля. Я заеду с утра, мясо куплю, вина куплю, подарки куплю, я решила, что это будет квадрокоптер, ему понравится. Ты только не напейся раньше времени и не ляпни лишнего. Будет спрашивать, почему нет внуков, сопи неопределенно. Но выражай надежду. Ладно. Спасибо, Артур.
Потом она немного поспала, уютно свернувшись и поставив телефон на авиарежим. Проснувшись она с новой силой обсуждала логистику. И перспективы рубля. Дотошно выясняла, сколько в бассейне будет отказных дней, если взять программу «Престиж». Десять её устроило. И перед самой Москва она набрала Алексея.
— Лёшенька, привет. Ну, что, как? Помнишь дороги Смоленщины? Да? То есть ты не встретишь. А сердцу по-прежнему больно, из камня моя гимнастёрка. Из камня мои сапоги. Понятно. Я не обиделась. Нет, в понедельник не обещаю, я с шести, как белка в колесе до ночи.
Поезд застопорился, она обогнала меня на перроне, быстро перебирая тонкими лодыжками в разных носках и исчезла, прости Господи, в людском водовороте на площади трёх вокзалов.
2017.
