Побывал, я товарищи, на концерте в честь столетия комсомола. Дело было так: я достал из шкафа не старый (но и не новый) черный костюм одной небольшой итальянской потртняжной компании, которая твердо знает, что у пиджака на рукавах должны быть петли для пуговиц, а не их зашитая крепко имитация.
Галстук выбрал классический. Синий в крапинку. У Ленина похожий был. На свой первый гонорар в годы комсомольской юности я смог бы купить только хлястик, что у галстука с изнанки. Приколол значок комсомольский. Хотел ещё медаль за строительство БАМа прицепить. Но чего-то постеснялся: строил-то я его пером, а на вечере, поди, будут Ефим Басин, Иван Варшавский, Александр Бондарь. Вот строители — так строители. Разъезд Балбухта. «Золотое звено». Для тех, кто понимает.
Пришел во Дворец съездов. А он весь под завязку забит седым народом. На мужиках, что характерно, почти на всех тёмные костюмы. И только единицы пришли в стройотрядовских куртках, увешанных значками и медалями. Куртки не на всех сходятся, но медали звенят весело. На комсомолках выходные наряды. И можно, приглядевшись, угадать, какими красивыми были некоторые из этих девушек. Играет духовой оркестр. Все обнимаются и ищут своих. Фоткаются с Якубовичем, который так тренирован «Полем чудес», что просто стоит понуро и даже не матерится. Больше, кстати, фоткаться было не особо с кем. В полном соответствии с давней традицией, все знаковые комсомольцы — Третьяк, Терешкова, Роднина, Матвиенко и другие, разумеется, от прочих были отделены в «греческий зал». Ну, да ладно. На безрыбье даже со мной сфотались две несомненно прежде красивые девушки, ох, не уверен, что не спутали ни с кем.
Потом все шесть тысяч гостей уместились в зал — и начался съезд ВЛКСМ. Воины, печатая шаг, вынесли флаг России, знамёна комсомола, пионерской организации, армии и флота. С докладом (кратким) выступил Сергей Владиленович Кириенко, второй секретарь Нижегородского обкома, который зачитал приветствие Владимира Владимировича Путина и сказал ещё от себя: «Мы искренне гордимся лучшими представителями комсомольского движения, которые горячо любили Родину, не по разнарядке, а по зову сердца самоотверженно трудились на важнейших объектах народного хозяйства, возводили современные города, осваивали целину, строили БАМ. Конечно, мы всегда будем помнить о подвиге героев, мужественно сражавшихся против врага на фронтах Великой Отечественной войны, в подполье, в партизанских отрядах». После этого стали награждать первых секретарей ЦК ВЛКСМ разных лет. Евгения Тяжельникова наградили четвертой степенью «За заслуги перед Отечеством». Он, хотя ему 90 лет, бодро вышел, складно сказал. А на упоминание его фамилии зал встал. Так же он вставал на фамилию Мишина и Пастухова, которых тоже наградили.
Сзади у меня сидели представители седого Кавказа, которые очень заинтересовано всё это комментировали. «Может, они ещё и Мироненко наградят? — спросил один. «Мироненко? Ты что? — возмутился второй. — Он же страну разваливал, подпевала горбачёвский! Ты еще скажи «Зюкина наградят!» Ни Мироненко, ни Зюкина не наградили. Не знаю, были ли они в зале. Я просто подумал, что Виктора Мироненко я ещё помню, наверное, узнал бы, коль увидел. А вот Зюкина Владимира начисто забыл! А ведь не раз виделись и беседовали. Он в Хабаровске комсомольским секретарём был, а я собкором. Зюкин, как только комсомол закрыл, стал брокером, хотя начинал начальником котельной в леспромхозе. У него тоже есть медаль за БАМ. Он даже помладше меня будет. Последний первый секретарь ЦК ВЛКСМ.
Знамёна унесли. Ну, и начался концерт. Я вот что про него хочу сказать: кое-какие песни и исполнители прошли проверку временем. А некоторые нет. «Яростный стройотряд» не прошел. Так мне кажется. Но дело даже не в этом. Понимаете… В конце все, вплоть до брокеров, пели громко «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди». А перед этим молитвенно тянули «Спаси и сохрани» — и так у них складно выходило! Никакого диссонанса, ни музыкального, ни когнитивного. В ходе концерта на заднем плане шли кадры хроники — 300 лет династии Романовых, революция, война, стройки… И всё это тоже не всё совпадало, контрапунктировало. Например, вылетели ряженые пионерами детки из «Домисольки» петь «Радостным шагом, с песней весёлой мы выступаем за комсомолом». А на кадрах кинохроники — первые пионеры. «С песней весёлой?» Ничего похожего. Лица решительные, злые: «Мировой пожар в крови, Господи благослови». Трудно из нашей истории торжественный концерт составлять.
Но в целом справились. Вылезли на вечных ценностях. На том, что в войне победили, дорогу построили, в космос летали, называясь при этом комсомольцами, а не государевыми подданными. На том, что великая страна к изумлению человечества остаётся дееспособной, в какой корсет её ни втисни. Какой «железной девой» ни пытай. Вот ведь удивительное дело! Тоталитарнейшая, понимаете ли, была страна, кругом мрак и застой, а как научила петь Сергея Захарова, Тамару Гвердцители, Розу Рымбаеву, Заура Тутова! Свободная России ну абсолютно не научила петь, скажем, Алсу, пытавшуюся исполнить «Мой милый, если б не было войны». Но лучше бы она этого не делала. Или визгливую Началову. А комсомолец Захаров, который даже в тюряге отсидел, затянул своим георготсовским баритоном «Город над вольной Невой» — и все поплыли. А Тутов, кстати, спел сложную «Как молоды мы были», и все ноты чистенько так, легко взял, что сзади цокнули языком и сказали «Ай, молодец! Кабардинец!»
Жалко, конечно, что Иосиф Кобзон не дожил. Это всё было стопроцентно его, он и к постановке успел руку приложить. В записи прозвучали «Журавли» Яна Френкеля и Расула Гамзатова, а на заднике сменялись фотографии Иосифа Давыдовича. И с одной стороны это, вроде, ложилось в текст «и в том строю есть промежуток малый, быть может это место для меня», а с другой… Я бы убавил количество фоточек его в полосатых эстрадных костюмчиках, исчезающих в сизой мгле. Всё ж таки камертон тут «мне кажется порою, что солдаты с кровавых не пришедшие полей…»
И вот ещё что: сидел я в зале со всеми этими уважаемыми стариканами в хороших и не очень пиджаках, которые так любят советские песни и так ценят страну, сделавшую им судьбу и биографию. И думал. Как же мы, товарищи, умудрились её в распыл-то пустить? Мироненко, что ли, виноват? Зюкин?»
«И сердцу тревожно в груди».
